Классный журнал

Иван
Соколовский

Как жить дальше

Приближался день выборов президента США. На самом деле приближался он очень долго, по моим ощущениям, еще с мая, когда начались какие-то крупные митинги и дебаты, а потом были попытка убийства Трампа, снятие Байдена с гонки и бесчисленные обещания кандидатов, которые зачастую касались, что меня волновало лично, иммиграционной политики. И столько всего вокруг происходило, что я даже не заметил, как настало пятое ноября.

Я проснулся рано утром и стал собираться в колледж. Пока жарил яичницу, зашел посмотреть, как обстоит ситуация на Восточном побережье, где уже вовсю шло голосование. Новостные агентства соревновались в детализации карт с распределением голосов. Какие-то штаты красили ярко-синим, какие-то — бледно-синим (то есть там выигрыш Харрис был не так уж очевиден). Красного пока было немного. Но это ничего не значило, ведь результат выборов определяли семь ключевых штатов, из которых пока не было точных экзитполов.

Я, если честно, так и не решил, за кого мне тут болеть. У меня по жизни никогда не было любимой спортивной команды, например. Были те, которым я симпатизировал. «Барселона» и «Тоттенхэм»: за выдающиеся сезоны или матчи, за отдельных игроков, за неугасающую надежду на лучшее, которая времени от времени превращалась в реальность. За «Динамо Москва» — по месту жительства, да и из-за друзей.

И вот с выборами президента США было примерно так же. Объективно каждая сторона на мою жизнь имела бы примерно одинаково нейтральное влияние, хоть и в разных формах, поэтому стоило бы именно что болеть — наивно и в меру самоотверженно.
 

Но только я не мог понять, за кого все-таки.

Я снял сковородку с плиты и тихо, не гремя посудой, переложил яичницу в тарелку. За шторкой, отделяющей кухню от второй спальни (которая должна была быть гостиной), на что-то во сне жаловался вслух мой сосед из Китая. Что-то его беспокоило. Что-то он предчувствовал.

Позавтракав, я открыл дверь в гараж и завел стоящую в нем машину. Вернее, включил. Это же гибрид. Одна из больших побед американского государства надо мной заключается в том, что оно вынудило меня купить невыносимо скучный и практичный автомобиль, поскольку за него предлагалась субсидия в тридцать процентов общей стоимости. Несмотря на всю его бесхарактерность, я стал все больше к нему привыкать и даже переживать за его судьбу. «Что теперь станет с ним и его братьями—электрическими автомобилями?..» — думал я. С одной стороны, демократы активно продвигают «зеленую» энергию и как раз инициировали эти субсидии. С другой — Дональда Трампа активно поддерживает Илон Маск, и с введением тарифов на автомобили из Китая американский рынок «электричек» будет расти небывалыми темпами. А моя «электричка» как раз американская. Мой «Форд»… Я перестал замечать, как начинаю сам с собой иногда обсуждать эти вещи — пока, слава Богу, про себя. Все вокруг это делают вслух — упрощают тему, дают друг другу пару широких комментариев, подкрепленных какими-то общими представлениями о политике кандидатов, и выдают это за свое мнение, причем единственно верное. И как же это, оказывается, заразно! Впрочем, во мне сталкивалось сразу несколько единственно верных мнений.

Тем временем я доехал до кампуса. Первым классом у меня был математический анализ. Я всегда прихожу в аудиторию заранее, чтобы перечитать заметки с прошлой лекции, поэтому я мог видеть, как в нее начали заходить погруженные в себя и очень мрачные студенты, едва ли не врезавшиеся друг в друга оттого, что пристально смотрели в телефоны. Потом вошел профессор, молодой мужчина лет тридцати пяти с длинными сальными волосами и в клетчатой рубашке, сочетавшейся, как ему одному казалось, с джинсами и кожаными ботинками. В последний раз я видел его в костюме дерева (по случаю Хеллоуина), состоявшего из гирлянды с листочками, которой он себя обвил, а также из бесконечных упоминаний того, что он — дерево (семнадцать раз за лекцию, но если поделить на продолжительность лекции, то примерно бесконечность и получается). А теперь он стоял перед аудиторией и как будто готовился к чему-то знаменательному. Когда все расселись, он приступил.

— Знаете, в две тысячи шестнадцатом году Дональд Трамп победил, и это было неожиданностью. Меня это сбило с ног! Я не мог ничего делать несколько дней. И сегодня я не спал, поэтому так выгляжу. — Выглядел он, впрочем, как обычно, просто в этот раз тому, как именно, получилось найти объяснение. — И простите меня, я буду пить кофе. Вы будете слышать это все через микрофон. Потому что я очень устал... Потому что он тогда победил, а что будет сейчас… Ну что ж, начали…

Через несколько минут он все-таки решил приступить к лекции, но по большому количеству открытых ноутбуков в аудитории я понял, что студентов это не волновало. И было даже как-то жалко этого профессора, нервно похлебывающего свой кофе и рассеяно вещавшего в пустоту о сходимости последовательностей. Просто было неясно, кому это было в тот момент нужно. Точно не нам, точно не ему.

Потом у меня был еще один класс, по экономике. Вел его высокий англичанин с широкой улыбкой на лице. В этот день она казалась даже, я бы сказал, глумливой, и не без причин. Казалось, он доволен, как все тут разнервничались и как он сам спокоен.

По моим наблюдениям, все, кто родился и вырос не в Штатах, а в это число у нас входит больше пятой части всех студентов и преподавателей, относятся к местным выбором не то что несерьезно, но очень спокойно. Есть у нас у всех понимание: что бы ни случилось, это не наши проблемы. Даже у тех, кто прожил здесь больше тридцати лет, как этот англичанин. Или у тех, кто собирается прожить еще столько же, как уже другой англичанин, сидящий студентом в его классе справа от меня. Это же здесь суматоха и неразбериха, а дома все так же. «Но это у кого как…» — мысленно напоминаю я им.

Остаток дня у меня был более-менее свободным. Нужно было потрудиться несколько часов в репетиторском центре, но это было ближе к вечеру, так что я отправился в лаунж, где можно было в тишине посидеть и поработать над домашним заданием. Но я, конечно, занимался не этим. Было несколько способов мониторить происходящее. Есть события — и я обращался к новостным изданиям, The Economist и The Wall Street Journal. Они пока ничего сенсационного не писали и только добавляли больше красного и синего оттенка в свои карты с подсчетом голосов.

Поэтому я решил посмотреть, что говорят люди. Это был еще один способ мониторинга.

Но люди бывают разные. Начнем с таких людей, как американцы.

В кампусе спрашивать, кто за кого голосует, не принято, но это мало что меняет. Демократы активно показывают, что ненавидят Трампа и его сторонников, и не понимают, как кто-то может думать иначе. В личных разговорах, которые порой приходится краем уха слышать в столовой или вот в таком лаунже, они себя сдерживают. Высказываются в форме вопроса, то есть после длинного объяснения своей позиции они смотрят на собеседника и яростно добавляют: «Ведь так?!» Республиканцам же приходится прятать глаза или вовсе прятаться и соглашаться с ними. «Трамп уже впереди во Флориде и Аризоне! Ну не сумасшествие ли?» — вопрошают они у своих расстроенных собеседников-республиканцев, а сами еле-еле прячут улыбку.

В интернете дела обстоят намного хуже. Есть у нас приложение «Физ», где пользователи распределены по колледжам и выкладывают короткие анонимные посты. «Твиттер» для университета, в общем. У нас в Москве такое называлось «Подслушано Гимназия 1715». Там никто не несет никакой ответственности за сказанное, поэтому можно прочувствовать всю боль и ненависть причастных. Я мог бы долго описывать «Физ», но мне кажется, что проще просто привести несколько примеров: «Как может мужчина голосовать за Трампа, когда у него есть мать, сестра или девушка…», «Просто знайте, что, если вы даже думаете о том, чтобы проголосовать за НЕГО, вы уже отбираете права у всех женщин, которых знаете!», «Готовьтесь жить при диктатуре! Это последние выборы, которые пройдут у нас в стране, если он победит!», «Ребята, перед корпусом Эпплби стоит машина с наклейкой MAGA. У меня паническая атака. Они среди нас!!!»
 

Читать их можно вечно, но я отобрал посты, на которых была как минимум тысяча лайков. Они дают прямой доступ к тому, что происходит в головах этих людей, без цензуры и формальностей. Ты их читаешь, ходишь по кампусу и начинаешь немного по-другому смотреть на окружающих. С сочувствием, что ли.

Но и мысли россиян меня тоже волнуют. Хотя скорее наоборот, они меня успокаивают. Или даже примиряют, причем с собой. Потому что это глоток свежего воздуха. В российском интернете очень много молодых сторонников Трампа. Им не интересна его политика, его криминальная история, назначения. Для них он «наш слон». Это очень простая и наивная, но искренняя формулировка. Наш слон… Не бог и не демон, а просто хороший мужик, которого при встрече можно было бы похлопать по плечу. Так им кажется. И можно с ними не соглашаться, обвинять в поощрении безнравственного и даже вредоносного поведения, но меня слишком располагает душевная доброта поклонников нашего слона. «Ну что там наш слоняра, сможет взять Пенсильванию?» — спрашивают моего мнения друзья из Москвы в нашем чате. «Ну раз ваш, то да», — отвечаю.

Меня призывали голосовать: реклама на «Ютубе», плакаты на стенах, сверстники. Не прийти на участок казалось как минимум грешно, поэтому, когда меня спрашивали, сходил ли я уже «спасти демократию», то всем нужно было напоминать, что американского гражданства у меня нет. Хотя, если бы мне очень хотелось, я мог бы и пойти — на избирательных участках в Калифорнии удостоверения личности не требуют. Но я и не хотел.

С одним знакомым у нас завязался разговор о ставках на выборы. В Америке впервые за долгое время их теперь можно делать, и даже в моем брокерском приложении появились производные контракты, через которые можно было подкрепить свои широкие рассуждения о том, кто и как выиграет, финансовыми обязательствами. Мой знакомый настаивал на том, что он смог одолеть систему, заключив сразу две ставки: одну — с товарищем, другую — через букмекера. Но обе на Харрис.

— Поставил бы, — говорю, — на Трампа. Если правильно размеры рассчитать, получится «арбитраж», то есть стратегия, которую мы так любим: купить дешевле, продать дороже. В любом случае заработал бы…

Он смотрел на меня с недоумением.

— Я на диктаторов не ставлю! — гордо ответил он наконец, взяв неловкую паузу, чтобы подобрать формулировку понеотразимей.

— Ну и не надо, — пожал я плечами, потом подумал и поинтересовался:

— А на слона бы поставил?

— На какого еще слона?

— На нашего. То есть не нашего, а их. Там ребята есть в России… Сложно объяснить, забудь.

Мы покивали друг другу и разошлись. Мне нужно было идти заниматься математикой с восьмиклассником. Он всегда приезжал в кампус с мамой, заходил в репетиторский центр и шел в нашу небольшую конференц-комнату, не забывая зачерпнуть горсть конфет из вазочки у входа. Я всегда здоровался первым, да и вообще разговор шел в одном и том же направлении, как бы я ни пытался его разнообразить:

— Привет, Сол!

— Привет.

— Как дела? Все хорошо?

— Да.

Моим благополучием он никогда не интересовался.

— Как домашка? Сложная для тебя?

— Сейчас покажу, — отвечал он, не отрываясь от телефона.

И я, зная уже, что ему мои разговоры не нужны, перестал пытаться их начать, так что просто посмотрел на то, что ему задали, и приступил к занятию. Мы пытались разобраться в том, что такое линейная функция и как ее вывести из двух точек, и после получаса занятия он вдруг неожиданно спросил:

— А ты правда из России?

Я поначалу запнулся, потому что он впервые спросил у меня о чем-то не связанном с математикой. Но я быстро взял себя в руки.

— Да, из России. Я в Москве восемнадцать лет жил, сюда ради колледжа приехал.

— Что? — вдруг оживился он. — Восемнадцать лет?! А по-русски ты говоришь?

— Говорю, да. Лучше, чем по-английски.

— Но как же они тебя сюда пустили?

— Кто?

— Наше правительство… Разве Россия и Америка не враги?

— Нет, не все так просто. Правительство нам въезжать не запрещает. Никакое.

— А если Трамп станет президентом и запретит тебе въезжать?

— Мы будем работать с любой администрацией, — неожиданно для себя воспроизвел я.

Он посмотрел на меня с легким недоверием и больше на задавал никаких вопросов. Мы закончили занятие, и я, как обычно, громко похвалил его за старание, молча похвалил себя за терпение, а потом пошел на ужин. В столовой на большом телевизоре транслировали эфир CNN, в котором опять показывали красно-синие карты. Студенты смотрели на них с нарастающим отчаянием. У Трампа было незначительное преимущество в ключевых штатах, но все могло решиться, когда проверят бюллетени голосовавших по почте (традиционно среди них больше демократов). По крайней мере, так говорили за соседним столом. Я достал телефон и решил проверить, что считают ставочники. В моем брокерском приложении цена контракта, выплачивающего один доллар в случае победы Трампа, была восемьдесят центов. Харрис торговалась по двадцать три цента.
 

Это был ровно тот момент, когда я для себя решил, что Трамп проиграть уже не может. Но никто вокруг, казалось, моей уверенности не разделял. Они смотрели на телеведущего, свирепо жестикулирующего перед картой. Он крутил руками, как будто пытаясь запустить ураган, который размажет ярко-синюю краску Нью-Йорка, Вашингтона и Калифорнии по всей остальной стране. И студенты с надеждой ждали, что так все и произойдет.

Когда я вернулся в репетиторский центр, меня уже ждали два первокурсника. Я их хорошо знал, потому что приходили они часто и всегда нуждались в серьезной помощи. Бывают такие студенты, которые заходят буквально на десять минут, чтобы сверить ответы, задать дельный сложный вопрос или просто поболтать, а есть такие, которые садятся и два часа охают над заданиями, даже не пытаясь решить их самостоятельно. Эти были как раз из второй категории. Мы прошлись по нескольким задачкам, и после этого их академический пыл был истощен, так что они начали смотреть на промежуточные результаты выборов.

Прочитав какую-то статью минуты за три, один из них стал рассуждать:

— Избиратели в Пенсильвании пока что на стороне Трампа. Это поразительно! Кто бы мог подумать! Но разрыв очень маленький. Камала еще может прорваться! Сейчас мы посмотрим различные сценарии…

И принялся сам раскрашивать ключевые штаты то красным, то синим.

— Нет, тут без шансов, все очевидно, — заявляла ему его подруга с небывалой уверенностью. — Следующие четыре года будем жить с Трампом!

На этом моменте она усмехнулась и попыталась сделать вид, что это было от нервов. Но было поздно. Я уже распознал в ней республиканку.

— Да, фондовый рынок тоже радуется… — говорил ее парень. — S&P500 поднялся на один процент после закрытия. Ох, а какая дорогая волатильность в акциях «Трамп Медиа»!..

Все это было странно слышать от человека, который десять минут назад не мог вспомнить основ алгебры за шестой класс. Ну да ладно.

Мы закончили около девяти вечера, и я поехал обратно в апартаменты. Сейчас был самый разгар подсчета голосов, и половина студентов со всего кампуса собралась вместе в большой аудитории, где проектор показывал им заявления Трампа и тошнотворную аналитику политических обозревателей. Но у меня было свое расписание, и дома я, как обычно, заварил мятный чай и начал готовиться ко сну.

Решил только посмотреть напоследок, сколько там все-таки стоят контракты на победу каждого из кандидатов. Трамп стоил девяносто семь центов, Харрис — четыре. Последние сомнения отпали.

Я довольно быстро заснул, а наутро, не вылезая из кровати, стал думать о том, что теперь будет с моей визой, работой, как поменяется мой жизненный путь и поменяется ли вообще. Потом мне в голову лезли мысли обо всех этих студентах-радикалах, и о том, как они теперь станут ненавидеть весь мир, и об их глубинном трехминутном анализе ситуации. Я не испытывал к ним ненависти, мне их в какой-то степени было жалко. Да, с точки зрения стабильности и предсказуемости жизни эта победа ничего хорошего не принесла. Мне тоже, может, стоило начать волноваться, но тут я посмотрел на телефон, где среди бесчисленных уведомлений от новостных изданий было одно из моего чата с друзьями: «Боже, слона храни!»

Я засмеялся, положил телефон на тумбочку и стал жить дальше.  


Колонка опубликована в журнале  "Русский пионер" №124. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".